Поскольку больше смотреть было не на что, я полз вперед, разглядывая край ее юбки. Иногда он задирался, обнажая белую, не запачканную полоску кожи. В том самом месте, где женщины когда-то закрепляли чулки. Оставляя неприкрытыми пять сантиметров между чулками и поясом. Разумеется, в те времена, когда еще не придумали колготок.
Эта полосочка голой кожи вдруг возбудила во мне старые воспоминания. Еще из времен, когда все слушали Джими Хендрикса, "Крим", "Битлз" и Отиса Реддинга. Я попытался насвистывать первые строчки из "I go to pieces" Питера и Гордона. Славная была песня. Немного сентиментальная. Но уж всяко лучше, чем этот чертов "Дюран Дюран". Хотя, возможно, я просто состарился: эта песня была хитом лет двадцать назад. Двадцать лет назад никто и представить себе не мог такую вещь, как колготки.
- Чего ты там рассвистелся? - крикнула она.
- Сам не знаю. Захотелось вдруг.
- А что за мелодия?
Я сказал ей название.
- Никогда не слыхала.
- Эту песню пели, когда тебя еще не было.
- А о чем песня-то?
- О том, что я разваливаюсь на куски и подыхаю.
- Ну и зачем тебе насвистывать такую песню?
Я немножко подумал, но убедительной причины не нашел. Как-то само всплыло в голове.
- Черт меня знает, - признался я.
Пока я придумывал, чего бы понасвистывать взамен, мы выбрались в канализацию - бетонную шахту диаметром метра полтора. По дну тек мутный ручей сантиметра два глубиной. Над водой по трубе расползались какие-то твари, скользкие и мокрые, точно мох. Вдалеке, натужно гудя, пронеслась электричка, и по стенам заплясали тусклые желтые сполохи прожекторов.
- Какого черта канализация выходит в тоннель метро?
- Это не совсем канализация, - пояснила она. - Это труба для сбора грунтовых вод. Хотя, конечно, нечистоты все равно сюда попадают. Который час?
- Девять пятьдесят три, - ответил я.
Она достала из-под рубашки излучатель и включила его взамен предыдущего.
- Ну давай, еще немного. Только не расслабляйся! Сила жаббервогов действует по всем тоннелям метро. Видел ботинок?
- Да уж, - ответил я.
- Жуть, правда?
- Не говори.
|